Аферы

Обвиняются обвинители

15 млн руб. получили подмосковные прокуроры за "крышевание" подпольных казино в 2009-2011 годах. Сейчас некоторые из подозреваемых уже дают показания, и не исключено, что это громкое дело закончится приговором. И все же мировой опыт прокурорской коррупции подсказывает: изобличить прокурора гораздо труднее, чем чиновника любого другого ведомства, а посадить его в тюрьму и вовсе почти невозможно.

Низкие поверенные

Одной из главных задач прокуратуры еще со Средних веков является борьба против коррупции. Но если проворовавшегося чиновника может схватить за руку прокурор, то кто же остановит самого прокурора, если ему придет в голову нарушить закон? Изобличить прокурора обычно бывало под силу лишь другому прокурору, но даже в тех случаях, когда государственный обвинитель оказывался разоблачен, дело очень редко доходило до суда и еще реже — до реального наказания. Так было раньше, так происходит и теперь.

Первые прокуроры появились еще в XIII веке во Франции. Так называли королевских чиновников, занимавшихся подготовкой документов для судебных процессов в противоположность адвокатам, которые выступали в суде. Впервые прокуратура как орган государственной власти была создана в 1302 году по воле короля Франции Филиппа IV Красивого. Этот монарх стремился к максимальному укреплению королевской власти, и ему были просто необходимы чиновники, надзиравшие за соблюдением законов на местах и за тем, чтобы судебные процессы шли в нужном направлении.  Полномочия прокуроров уже тогда были весьма широки. Прокуроры не только выдвигали обвинения против предполагаемых преступников и следили за соблюдением королевских законов в судах разных инстанций, но и наблюдали за назначением чиновников, вынося свой вердикт о том, насколько тот или иной кандидат соответствует новой должности. Кроме того, они имели право допрашивать свидетелей и обвиняемых, что позволяло направить ход процесса в нужное русло.

Французский опыт пригодился и в других королевствах, где монархи стремились к укреплению своей власти. Со временем прокуроры становились настолько могущественными, что могли бросить вызов даже самой инквизиции. Весьма показательный случай имел место в 1598 году, когда в Севилье собралась вся элита Испании для участия в похоронах короля Филиппа II, при котором инквизиция чувствовала себя хозяйкой страны. Инквизиторы захотели стоять на церковной службе впереди королевских судей и прокуроров и, когда те отказались повиноваться, отлучили их от церкви. Однако судейские не сдались. Прокурор пригрозил лишить инквизиторов всех прав и состояний и приговорить их к изгнанию, но те стояли на своем. В итоге новый король Филипп III встал на сторону судей и прокуроров. Он приказал снять отлучение, лишил великого инквизитора Портокарреро должности и отправил его в ссылку. С тех пор испанская инквизиция занималась лишь ловлей еретиков, а судебный бал правили судьи и прокуроры.

В XVII веке прокуроры уже существовали в большей части европейских стран, причем наибольшего могущества они достигли во Франции. Должности прокуроров были наследственными, но их можно было продавать и покупать. Понятно, что при таких условиях прокурорская должность рассматривалась как теплое местечко, обеспечивавшее доход, а такое отношение к делу было чревато злоупотреблениями. И коррупция действительно имела место. В 1676 году прокурором Новой Франции, то есть французской Канады, стал бывший солдат Луи Бульдюк. Простолюдин смог получить столь высокую должность по прямой протекции губернатора колонии графа де Фронтенака, которому был нужен верный человек в суде. Бульдюк закрывал глаза на казнокрадство своего покровителя, а тот взамен позволял прокурору заниматься открытым вымогательством. В 1680 году интендант Дюшезно писал: "Что же до королевского прокурора, то сию высокую должность занимает мсье Бульдюк, о коем я могу лишь сказать, что он совершенно недостоин своего поста. Его обвиняют в казнокрадстве, в ограблении несчастных обывателей, в дебоширстве и сквернословии. Если бы не мсье граф де Фронтенак, я бы давно нашел управу на его протеже". Другой противник де Фронтенака, маркиз де Денонвиль, провел собственное расследование и пришел к выводу, что Бульдюк — "конченый мерзавец, коему не место на подобной должности". Дело кончилось тем, что в 1685 году де Фронтенак и Бульдюк были отозваны во Францию, однако этим их наказание и ограничилось.

Если Бульдюк, настроивший против себя все канадское чиновничество, отделался увольнением, то другие коррумпированные прокуроры, державшиеся скромнее, и вовсе оставались безнаказанными. Крушение старого режима мало что изменило, и прокуроры республики вели себя так же, как и королевские прокуроры. О том, как глубоко коррупция укоренилась во французском обществе, свидетельствует рассказ известного мемуариста эпохи Наполеона капитана Куане. В годы революции Куане служил помощником у богатого землевладельца Потье. Однажды Потье повез своих лошадей в Руан на продажу. Самого лучшего коня заводчик подарил прокурору республики, а тот, в свою очередь, преподнес великолепное животное президенту местного законодательного собрания. Так за короткое время руанский прокурор успел принять взятку и дать взятку, но для того времени это было в порядке вещей.

В Англии королевские прокуроры занимались лишь делами, непосредственно затрагивавшими интересы короны, такими как казнокрадство или государственная измена. Во всех прочих случаях организация обвинения лежала на плечах простых граждан. Каждый имел право предъявить обвинение преступнику, но добиться осуждения можно было лишь в том случае, если в роли обвинителя выступал профессиональный юрист. Поэтому англичане нанимали на роль прокурора барристеров и солиситоров, то есть адвокатов и стряпчих. Обвинитель должен был платить из своего кармана за доставку свидетелей в суд и за их проживание в гостинице, если это было необходимо. Он же оплачивал работу клерков, составлявших протоколы и приводивших свидетелей к присяге, платил за бумагу, чернила и т. п. Но если преступника осуждали, обвинитель мог возместить часть своих расходов, получив вознаграждение от короля.

Юристы, от случая к случаю игравшие роль прокуроров, старались заработать всеми доступными средствами. Парламентская комиссия в 1855 году была вынуждена признать: "Возлагая задачи обвинения на частных лиц, мы широко открываем двери для взяточничества, сговоров и незаконных компромиссов". Особенно всем этим грешили низкие поверенные, как называли адвокатов, бравшихся за прокурорское дело по минимальной ставке в одну гинею. Эти люди нередко вымогали деньги у обвиняемых, чтобы закрыть дело, или же попросту пренебрегали своими обязанностями, поскольку нанимавшие их истцы были слишком бедны. Современник писал: "Хорошо известно, что за низкую плату за обвинение берутся лишь низкие поверенные... Взявшись за дело, они никогда не берут на себя больший труд, чем передача документов судебному приставу..."

В результате бедным людям было почти невозможно добиться осуждения преступника. Так, например, на заре Викторианской эпохи суд рассматривал дело некоего Джона Харриса, насмерть сбившего своей повозкой семилетнюю девочку Марию Гриффитс. Низкий поверенный не стал себя утруждать сбором улик, и судья вынес следующий приговор: "Не было представлено каких-либо доказательств, что погибшего ребенка действительно звали Марией Гриффитс, как указано в обвинительном акте... На сем основании обвиняемый признается невиновным".

"Инструмент местного управления"

Ко второй половине XIX века прокурорский надзор стал неотъемлемой частью европейской судебной практики, однако кое-где прокурорам приходилось сталкиваться с местными традициями, совершенно чуждыми правовому сознанию современников. Одни пытались бороться с подобными традициями, а другие сдавались и сами становились частью коррупционной системы.

В 1861 году на карте Европы появилось новое государство — Королевство Италия. Политический центр объединенной страны находился на севере — в Пьемонте, который во многом походил на другие западноевропейские страны. Зато недавно завоеванный юг представлялся северянам полудикой колонией, где люди говорили на непонятном диалекте и жили по странным обычаям. Южане платили северянам недоверием и глухой враждебностью. Тяжелее всего новой власти приходилось на Сицилии, где государственным чиновникам издавна приходилось сосуществовать с сельскими кланами, промышлявшими нелегальным бизнесом, то есть с мафией. Одним из первых северян, столкнувшихся с мафией, был Диего Тайани, занимавший пост главного прокурора апелляционного суда Палермо с 1868 по 1872 год. В 1873 году Тайани выступил в итальянском парламенте, рассказав о положении дел в одном из сицилийских местечек: "В районе Монреале работают не менее шести руководителей мафии. Невозможно действовать вопреки им. Знаете ли вы, какие посты они занимают? Один из них — местный командир милиции, а пять других — офицеры национальной гвардии. В Монреале никого не убивают и не совершают никаких преступлений без их разрешения, чтобы не сказать — без их приказа". Свою речь Тайани закончил печальной констатацией: "Сицилийская мафия неуловима и опасна не потому, что она настолько сильна. Она неуловима и опасна, поскольку является инструментом местного управления".

Другие прокуроры не были столь честны и неподкупны, как Тайани, и быстро подстраивались под сицилийские реалии. Так было, например, с главным прокурором Палермо Винченцо Козенцей, который послушно исполнял волю мафии. Особая нужда в услугах Козенцы возникла в 1893 году, когда в купе сицилийского поезда был заколот кинжалом бывший мэр Палермо маркиз Эмануэле Нотарбартоло. Вся Сицилия шепталась о том, что за убийством стоит богатый помещик и депутат парламента Раффаэле Палиццоло, бывший по совместительству боссом мафии. Аристократ-северянин Нотарбартоло давно мешал Палиццоло, поскольку, занимая пост мэра и, входя в правление Банка Сицилии, стремился делать все по закону. Когда маркиз ушел со всех постов, мафиозо, оставшийся в правлении банка, вздохнул с облегчением. Банк Сицилии начал искусственно поддерживать курс акций пароходства NGI, принадлежавшего одному мафиозному семейству. Палиццоло и его союзники наживались на перепродаже акций, взлетевших за государственный счет. Вскоре пошли слухи, что Нотарбартоло собирается вернуться в Банк Сицилии и навести там порядок, после чего мафия вынесла маркизу смертный приговор.

Сын убитого — Леопольдо Нотарбартоло — взялся за собственное расследование, но вскоре убедился, что прокурор Козенца вставляет ему палки в колеса. Молодой человек попробовал найти на него управу у премьер-министра страны Антонио ди Рудини, который был другом его отца, но услышал фразу, повергшую его в шок. Премьер сказал: "Если ты действительно считаешь, что он (Палиццоло) это сделал, то почему бы тебе не нанять какого-нибудь мафиозо, чтобы он его убил?" Но Леопольдо хотел суда, а не вендетты. Тем временем Козенца дал заключение, в котором рекомендовал не передавать дело в суд из-за недостаточности улик, хотя и улик, и свидетелей было с избытком. Потребовалось прямое вмешательство короля, чтобы дело наконец было передано в суд. Впоследствии уполномоченный короля на Сицилии засвидетельствовал, что "обвинительные материалы по делу об убийстве Нотарбартоло готовились крайне небрежно и неаккуратно. Фактически эта небрежность граничила с преступлением".

Кирилл Новиков

Окончание следует