Филипп Исаак Берман
Сталинская Родина: дом на Малой Никитской, Пастернак, Трифонов, убийство Горького
ОТРЫВОК
Впервые опубликовано в журнале “Сноб”
https://snob.ru/profile/30398
ФИЛИПП ИСААК БЕРМАН
СТАЛИНСКАЯ РОДИНА:
2. ПАСТЕРНАК, СТАЛИН И «ЖИДОВА»
«Я настаиваю на том, что писательство в том виде, как оно сложилось в Европе, и в особенности в России, несовместимо с почетным званием иудея, которым я горжусь. Моя кровь, отягощенная наследством овцеводов, патриархов и царей, бунтует против вороватой цыганщины писательского отродья. Еще ребенком меня похитил скрипучий табор немытых романес и столько-то лет проваландал по своим похабным маршрутам, тщетно силясь научить меня единственному ремеслу, единственному занятию, единственному искусству – краже».
Осип Мандельштам, «Шум времени»
Последнее слово в названии главы, «жидова», я взял из письма Пастернака своей жене:
«Как всегда тяжко и сложно будет нам с тобой: кругом почти сплошь жидова и - это надо послушать – словно намеренно в шарж просятся и на себя обличенье пишут: ни тени эстетики. Стоило ли Москву заполонять! Скоро десятый год, хоть бы говорить и вести себя с тактом научились! И безысходное по неутешности сознанье, что за самого последнего, уже на грани обезьяны, за все его безобразье – ты до конца дней – ответчик. Он будет грушу есть и перекашиваться в ужимках – а ты нравственно отдуваться за
его крикливое существование. На это же обречен и мальчик. Иногда я содрогаюсь от того, что наделал!» Это письмо было написано 27 августа 1926 года.
(Цитируется по книге Дмитрия Быкова “Пастернак”)
Не отдувался Борис Леонидович за Сталина, за всю советскую власть, не отворачивался с отвращением от участия в ее каждодневной жизни, а, наоборот, стремился в ней, в той системе жизни к достижениям, к тому, чтобы быть почитаемым этой ордой и даже стать великим. Он отдувался только за то, как евреи ели грушу.
Да, тяжко для Борис Леонидовича было жить, тяжко и сложно: после того, как отменила революция черту оседлости, повалила вся жидова (Пастернаковское словцо) в Москву и, вот, теперь, ела грушу и вся перекашивалась в ужимках и Борис Леонидовичу Пастернаку было от этих ужимок тошно. Нехорошо.
И главное, ему, Борис Леонидовичу Пастернаку, придется нравственно отдуваться за их крикливое существование. Отмечу, что в России тогда все меньше и меньше оставалось высоко нравственных людей, многие давно были убиты, либо находились в Гулаге, либо им удалось выехать заграницу. А начатая сталинская бойня продолжалась.
Перед кем отдуваться собирался Борис Леонидович? Перед высоконравственным Сталиным? Гениальному Бунину, написавшему свои дневники «Окаянные дни», все было ясно. К тому же, Борис Леонидович сам был еврей. Впрочем, Иешуа Га-ноцри, в будущем Христос, тоже был евреем. По Пастернаку, наверное, ему тоже неприятно было быть евреем. По Пастернаку, окажись он в Москве во времена Борис Леонидовича, когда "жидова" заполонила всю Москву, он, точно также бы и переживал, как Борис Леонидович, что придется держать ему ответ, какие ужимки делает весь еврейский народ, избранный Богом, когда ест этот народ грушу.
Хуже самой последней обезьяны. И до конца дней Пастернак оказывается ответчик. Получается что-то малопонятное, плохо отраженное многочисленными исследователями жизни Пастернака. Еврей Иешуа-Христос создал религию, которой поклоняется весь мир, а Пастернак, Борис Леонидович, еврей, боится своего еврейства как чумы, и презирает его, хотя защитой своей от еврейства считает свою веру в Христа-еврея?
2.1 ИСААК АБРАБАНЕЛЬ
«Вкусили смерть свидетели Христовы: И сплетницы старухи, и солдаты, И прокуратор Рима — все прошли. Там, где когда-то возвышалась арка, Где в гору шел согнувшись водонос, Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой И с запахом блаженных роз. Ржавеет золото, и истлевает сталь, Крошится мрамор. К смерти все готово. Всего прочнее на земле — печаль И долговечней — царственное слово».
А.А. Ахматова, стихи, прочитанные однажды Лидии Чуковской
Отец Пастернака, Леонид Осипович, блистательный художник, друживший с Львом Николаевичем Толстым 17 лет, был высоких аристократических кровей. Леонид Осипович знал дерево своего рода, и исходило оно от Исаака Абрабанеля. Имя Абрабанель произносится по разному, иногда Аврабанель, иногда Абарбанель. Действительное происхождение Пастернаков исходило от высочайше аристократических еврейских предков, от Исаака Абрабанеля.
Леонид Осипович Пастернак написал книгу «Рембрандт и еврейство в его творчестве». Книга была переведена на иврит известным классиком еврейской литературы Хаимом Бяликом. О «Рембрандте» Л. Пастернак писал Бялику из Берлина 30.8.1922: «Дело в том, что текст о Рембрандте уже печатается, и дело за Вашим предисловием, которое Вы так любезно обещали издателю. Книжка выйдет на славу с отличными 28 отпечатанными иллюстрациями…из его произведений (кроме обсуждаемых библейских «благословения Якова», «Давид и Саул», «блудный сын» и т.д., также с многими портретами раввинов, еврейских мужских и женских голов – помните, как мы с Вами ими восторгались!)».
Отец Борис Леонидовича Пастернака восторгается, а сын пишет: «кругом почти сплошь жидова».
Далее, в другом письме Бялику, разговор идет о редактировании предисловия Бялика, Леонид Осипович Пастернак пишет: «После слов: …сегодня к нам пришедший быть может здесь впервые названный своим еврейским именем Абрам Лев, сын и т.д. надо: Абрам-Ицхок-Лейб, сын Иосифа. Надо бы вставить, где сказано «сын бедных родителей» - что я испанского происхождения …не шутите со мною! Мой кузен, в Вене живший, имеет подлинную «родословную грамоту», ведущую прямую связь с доном Исааком Абарбанеллом!...»
Это письмо он заканчивает словами: «Весь Ваш Абрумка». Абрумка есть Аврум, есть Абрам, есть Авраам. Не стесняется Леонид Борисович Пастернак своего родства. Его родство – это мощный ствол жизни земли.
А род Абрабанелей шел от царя Давида. Это было высочайшее еврейское начало. Начало, из которого происходят великие математики, физики и поэты. Христиане знают, почитают и гордятся тем фактом, что Иешуа-Христос тоже произошел из рода еврейского царя Давида.
Абрабанель был толкователем Торы и ее крупным знатоком, - финансовым советником португальского короля, - обладателем благородных иудейских норм жизни. Он немедленно занялся освобождением 250 евреев из рабства, когда они были захвачены во время очередной войны этим королем в Африке. Он собрал деньги для их выкупа, во многом, используя свои собственные средства. Это происходило в 15 веке. Все это сочеталось с личным мужеством и верностью своему еврейству. Прямая противоположность Борис Леонидовичу Пастернаку. Мужество и верность не произросли в Пастернаке от великого своего начала. Трусость Пастернака оказалась сильнее своего древнего семени.
Абрабанель бежит из Португалии, когда над ним и всем еврейством нависает смертельная опасность со стороны сына короля Афонсо, Иоанна. Иоанн ненавидел ум, знатность и богатство, ненавидел евреев. Все это имел великий Абрабанель. Иоанн вызвал его к себе, но Исаак Абрабанель понял, что вызвали его, чтобы тут же убить. Будучи мощным психологом, мгновенно оценивая ситуацию вокруг себя, он немедленно бежит из Португалии в Испанию, в Толедо. Теряет все свое состояние. Все начинает сначала в Испании.
Когда в 2002 году я вместе с женой Анастасией приехал в Толедо, Ася тщетно стала искать еврейское кладбище. Еврейского кладбища мы не нашли. Она знала, что там жил великий еврей Исаак Абрабанель или Абарбанель. В действительности, он был похоронен в Италии, в Падуе. Тогда мы не знали, что от этого великого начала произошел поэт Пастернак, которого она горячо любила. У нас был один день. Мы посетили мусульманские мечети, на высоких потолках мечетей, в разных местах мы видели весьма странный символ для мусульманской мечети - звезду Давида: все желали подчеркнуть свою связь с родом Давида.
В Испании Абрабанель стал казначеем и финансовым советником королевы Изабеллы и Фердинанда. Приближается 1492 год, год еврейского исхода из Испании. Изабелла предлагает Абрабанелю крещение. Вместо этого Абрабанель предлагает королеве выкуп – большую сумму денег, чтобы евреям разрешили бы остаться евреями и жить в Испании. Фердинанд колебался, к ним ворвался в царские покои великий инквизитор Торквемада, бросил распятие Христа на пол перед королем и королевой, и обвинил Изабеллу и Фердинанда в том, что они готовы продать Христа за деньги также, как это сделал Иуда. Абрабанель предлагал гораздо больше денег – 600000 крон для того, чтобы отозвать приказ, а не 30 Серебренников, как в соответствии с христианским толкованиями, получил Иуда от римлян.
Замечу, что сейчас в 21 веке известно, что Иуда не предавал Христа. Для того чтобы (по христианской доктрине) стать Богом, Иешуе нужно было пройти через распятие. Это было жесточайшее испытание: Иешуа говорил «Господи, отведи от меня чашу сию». Отсылаю читателя к блистательной вещи Леонида Андреева «Иуда Искариот», и к «Евангелию от Иуды», которое стало известно только в 21 веке. Двадцать веков человечество не интересовалось Евангелием от Иуды. Леонид Андреев не был сторонником предательства Иуды. Иуда был самым любимым и доверенным учеником Христа. Полагаю, что существовал договор между Христом и Иудой, и он действовал в точности с договоренностью с Христом. Мой рассказ в «Снобе» «Повешенный над кореньями» внешне как бы об исходе евреев в двадцатом веке из России. Он написан в терминах реалий жизни сталинского, хрущевского и брежневского времени. Скажу только, что в действительности, рассказ этот не только о разрешенном (сквозь зубы, нечем было кормить Россию, евреев продавали за американскую пшеницу) советскими грабительском исходе евреев в конце 20 века, но и о ложной теории предательства Иуды, которое читалось всем миром, как предательство Христа евреями. В рассказе «Повешенный над кореньями» написано, что был такой договор, что один из них станет Богом, «всю любовь жизни возьмет на себя», а другой «всю ненависть жизни возьмет на себя». Тем, кто возьмет на себя ненависть жизни – был Иуда. Все это было сделано для того, чтобы
Иешуа стал Богом. «И Бог молодой летел по небу белый. А когда посмотрит-то на повешенного, то слеза по щеке идет». «Вот повешенный-то и взял на себя всю вину за жизнь нашу совковую. Вот он и повесился, что вынести не смог безвинной вины своей».
Рассказ впервые был опубликован в оппозиционном журнале «Стрелец» в 1995 году в Москве Александром Глезером. Я послал рассказ Николаю Филипповскому, а Коля передал рассказ Глезеру. Кстати, во многом, весьма противоречивый человек, Александр Глезер, принял христианство, крестился. Его крестным отцом был Николай Николаевич Филипповский.
Александр Глезер пригласил меня однажды на чествование Пастернака в Нью-Йорке в одном из университетов. Он все это устроил и организовал. Было тогда не более 10 человек. Из Москвы приезжала Наталья Иванова, давно занимавшаяся творчеством Пастернака.
Был там и один весьма странный человек. Фамилию не запомнил. Он был вполне молод, в Москве я встречал его однажды и кто-то мне сказал тогда, что он был вторым режиссером в Театре на Таганке. Приезжаю в Нью-Йорк, вдруг вижу, пришел этот человек вместе с Глезером. Я мгновенно узнал его.
Этот человек всегда сопровождал некоего математика, (это был не Есенин-Вольпин, сын Есенина, известный диссидент) который написал книгу в Самиздате, как вести себя на допросах с КГБ. Есенин-Вольпин действительно написал замечательные заметки именно об этом же: как вести себя на допросах. А в 1980 году он жил уже в США. Математик этот прежде был арестован КГБ. Теперь же он был на свободе. Мне говорили, что он охотно ездил и рассказывал о своей книге, обо всех ее умнейших поворотах и заворотах. И всегда его сопровождал этот странный режиссер, будто все записывал, что говорил математик. Встречу с ним нам организовал Евгений Козловский. Откуда-то он знал этого математика и второго человека. Книга очень интересная и полезная, но, чтобы в полной мере ее использовать, нужно обладать математическим гением, каким обладал сам автор. Это было после того, когда мы (Евгений Попов, Владимир Кормер, Евгений Харитонов, Николай Климонтович, Дмитрий Пригов, Евгений Козловский, Филипп Берман) выпустили литературный альманах «Каталог» в Москве в 1980 году и нас арестовало КГБ. Это случилось через год после выхода «Метрополя».
***
Вот как принял будущий Христос Иуду (Леонид Андреев, «Иуда Искариот»):
«Но не послушал их советов Иешуа, не коснулся его слуха их пророческий голос. С тем духом светлого противоречия, который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым, он решительно принял Иуду и включил его в круг избранных. Ученики волновались и сдержанно роптали, а он тихо сидел, лицом к заходящему солнцу, и слушал задумчиво, может быть, их, а может быть, и что-нибудь другое. Уж десять дней не было ветра, и все тот же оставался, не двигаясь и не меняясь, прозрачный воздух, внимательный и чуткий. И казалось, будто бы сохранил он в своей прозрачной глубине все то, что
кричалось и пелось в эти дни людьми, животными и птицами, - слезы, плач и веселую песню. Молитву и проклятия, и от этих стеклянных, застывших голосов был он такой тяжелый, тревожный, густо насыщенный незримой жизнью. И еще раз заходило солнце. Тяжело пламенеющим шаром скатывалось оно книзу, зажигая небо, и все на земле, что было обращено к нему: смуглое лицо Иешуаа, стены домов и листья деревьев, - все покорно отражало тот далекий и страшно задумчивый свет. Белая стена уже не была белою теперь, и не остался белым красный город на красной горе».
Исаак Абрабанель умер в 1508 году и был похоронен в Падуе, недалеко от Венеции, рядом с раввином Падуи Judah Minz. В 1509 году кладбище было разрушено во время «войны лиг» и теперь местоположение могилы было неизвестно. Когда мы были в Падуе в 1987 году с Асей и гостили у наших друзей Пирликов, Чинции и Андрея, в северной Италии, недалеко от озера Комо, мы ничего не знали, не знали, что где-то совсем недалеко был похоронен великий человек Исаак Абрабанель, предок поэта Пастернака, от которого Пастернак бежал, как от чумы, обнаружив при этом удивительную приспособляемость супер трусливого человека.
Когда Пастернаку предложили стать членом антифашистского комитета, председателем которого был великий актер Михоэлс, он сказал, что для того чтобы бороться с фашизмом ему не нужно быть членом антифашистского комитета. Автору неизвестно, думаю, что и никому это неизвестно, как поэт Пастернак сражался с фашизмом. От евреев Пастернак держался подальше. Позже весь антифашистский комитет Сталин расстрелял.
Аркадий Красильщиков пишет («Еврейский вопрос» Бориса Пастернака. На полях книги Д. Быкова «Борис Пастернак», a.kras. /2014/05/blog): «Было ли успешным бегство Пастернака от своего еврейства? Нет, конечно. Трагическая история народа еврейского доказывает полную бессмысленность ассимиляторских потуг. В 1958 году официоз травил Пастернака, как еврея. Быков пишет: «Срочно нарисовали плакат: «Иуда. Вон из СССР!» - изобразили Пастернака в виде Иуды, подчеркнув в его облике иудейские черты, рядом намалевали кривой мешок с долларами, к которому Иуда жадно тянулся». Все «низости» ухода от еврейства пошли прахом. Все попытки примкнуть к коренному народу оказались тщетными, все православие Пастернака, его гениальные стихи о Рождестве – все было тут же забыто. Он хотел стать Христом русской поэзии, а был превращен в Иуду. Бедный Пастернак принадлежал к народу, не способному укрыться, спрятаться в дебрях ассимиляции».
Советские не знали, что Иуда не предавал Христа, что концепция предательства, на которой была построена двадцативековая ненависть к евреям, в действительности была лживой.
***
Вместе с Исааком Абрабанелем бежал его сын Иегуда Абрабанель, философ, поэт, врач, писатель, раввин. Известное его прославленное произведение «Диалоги любви» было написано на итальянском.
В «Диалогах» «в форме беседы между Филоном и Софией проводится идея, что любовь есть животворящее начало и в космосе, и в человечестве. Любовью Бог создал мир, ею связуется материальное с духовным, человек с его Творцом; видимые ее проявления — мудрость и добродетель; любовью просветляется душа до способности созерцать Бога». В книге рассуждения о любви и желании. И. Абрабанель разделил слово философия на две части и дал имена своим героям Фило и София, которые и ведут диалог между собой. Книга впервые была опубликована в 1535 году, а написана была в начале 16 века. Потом издавалась четырежды в Венеции между 1551 и 1558 годом. Книга была переведена на французский и преподнесена в подарок французской королеве Екатерине Медичи. Таков был предок Пастернака еврей Иегуда Абрабанель. По-видимому, этот поэтический талант Иегуды Абрабанеля и перешел к Пастернаку.
Если не ошибаюсь, роман Пастернака «Доктор Живаго» впервые тоже был опубликован в Италии. А позже – во Франции. Кстати, Пастернак передал все заграницу весьма умно. Совсем не как небожитель. Здесь все сошлось вместе и были отброшены все игры напрочь: нужно было действовать. Да и Сталин был уже как 23 года мертв – большое облегчение, хотя и после его смерти, вдогонку начавшемуся гниению тела диктатора, 14 марта 1953 года, Борис Пастернак и послал ему свой панегирик в виде письма к Фадееву.
Запах гниения тоталитаризма он вдыхал полной грудью трусливого и жалкого приспосабливающегося человека.
Вот отрывок из одного стихотворения о Сталине:
«Спасибо предтечам, Спасибо вождям. Не тем же, так нечем Отплачивать нам.
И мы по жилищам пройдем с фонарем, И тоже поищем, И тоже умрем.
И новые годы, Покинув ангар, Рванутся под своды Январских фанфар
И вечно, обвалом Врываясь извне, Великое в малом Отдастся во мне.
И смех у завалин, И мысль от сохи, И Ленин, и Сталин, И эти стихи.
Железо и порох Заглядов вперед И звезды, которых Износ не берет».
В этом же стихотворении до этих строк есть и такие строки:
«Бывали и бойни И поед живьем, - Но вечно наш двойня Гремел соловьем»
Бойни это ничего, людоедство – это ничего, прорвемся все равно, потому что: «наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка, иного нет у нас пути, у нас в руках винтовка». А ленинско-сталинская двойня гремела в это время соловьем. И им помогал в это время их «первый поэт», другой соловей, скрытый еврей Борис Леонидович Пастернак. За все это и продал свое первородство поэт Борис Леонидович Пастернак.
«Кровь-строительница хлещет \ Горлом из земных вещей \ И горящей рыбой плещет \ В берег теплый хрящ морей. \ И с высокой сетки птичьей, \ От лазурных влажных глыб \Льется, льется безразличье \ На смертельный твой ушиб».
Смертельный ушиб России. Об этом говорит Мандельштам в 20 годы. Ушиб смертельный, это не ушиб, это означает смерть России. Так оно и было. А Пастернак пишет: «могущество пришедшего ко гробу народа». Откуда осуществлялось это могущество народа по Пастернаку, из советских концлагерей, из Гулага? Текст Пастернака: «могущество пришедшего ко гробу народа» - это пастернаковская ложь. Все видел, все знал Борис Леонидович, видел, как убивали Мандельштама, как убивали всех и беспрерывно лгал.
Так Мандельштам чувствует время зверя: «Кровь-строительница хлещет». А Пастернак чувствует иначе, зная уже все, потому что год-то уже 53, совершены миллионы убийств и преступлений, зная, что Мандельштам убит, миллионы других людей убиты, уже 53 год, уже произошло божественное вмешательство высшей силы, потому что далее была бы черная дыра-пропасть, произошла смерть диктатора – Пастернак чувствует широчайшую общность с этими сталинскими руками, исполненными мысли. Потом он пишет: «могуществом пришедшего ко гробу народа». Ложь наивысшего порядка лживости. Даже поэт - небожитель не имеет на это право. Но таков Пастернак в бессмысленных своих бормотаниях подлости, которая изливается из него высокопарным псевдолитературным слогом. Не хотел Пастернак «ложь смахнуть». Не хотел Пастернак «грязь отмыть».
Когда я читал в Америке много лет назад библию Кинга Джеймса («The Authorized King James Version of the Holy Scriptures»), я внезапно обнаружил, что советская власть - время зверя была предсказана в «Откровении Иоанна», в 12 главе, 2 тысячи лет назад («Revelation", 12, p.993). Там оно называлось красным драконом. Американские баптисты говорили мне, что библия мне открылась. Я писал о 12 главе «Откровений» несколько раз, например, во «Дворе империи» и в «Мертвом месте». Для многих читателей, отравленных атеизмом, невероятно признать, что подобно генетическому коду, предсказывающему будущие свойства живой материи, библия предсказывает будущее свершение времени. Это относится и к Торе и к Новому Завету.
Пунин пишет о Мандельштаме (стр. 164, Осип Мандельштам. «Век мой, Зверь мой») о его сборнике «Tristia” в книге «Жизнь искусства», Пг., 1922.№ 41:
«Это «очень пышный и торжественный сборник, но это не барокко, а как бы ночь формы…Никаких не надо оправданий этим песням. И заменить их тоже нечем. Вот почему…я всему изменю, чтобы слышать этого могущественного человека. В своем ночном предрассветном сознании он машет рукавами каких-то великих и кратких тайн. Условимся же никогда не забывать его, как бы молчалива ни была вокруг него литературная критика. И через ее голову станем говорить с поэтом, самым удивительным из того, что уходя, оставил нам старый мир», (стр.164).
Пастернак все забыл, чтобы излиться в посмертной лести убийце-тирану из-за своей трусости.
«Век мой, зверь мой». Две мировых войны. Атомная бомба, украденная у американцев. Судоплатов написал, что Оппенгеймер, глава американского проекта атомной бомбы, даже ночевал в доме Берии, на Вспольном переулке, в бывшем особняке генерала Кропоткина. Особняк предоставил Берии Сталин, когда сделал его министром госбезопасности. Не хотел Берия жить в квартире, в Грузии привыкли жить иначе. Водородная бомба. Ко всему этому во многом привел тщеславный пигмей-диктатор, о котором с явным состраданием, после его смерти, говорит поэт.
Голодный истощенный народ, русский и любой другой, по всей России. Поезда, перепоясавшие Россию с оборванными, ранеными, голодными, бездомными толпами россиян. Убийство Сталиным миллионов и миллионов людей. В 1948 году, 13 января убит Соломон Михоэлс. Правда, этого не замечает поэт, которого называют великим. Дело врачей-отравителей, космополитизм. Этого тоже не замечает поэт. Пастернак не замечает холокост, намеренное убийство миллионов евреев. Не проронил ни одного слова Борис Леонидович, будто сам был составлен схематично без какой-либо плоти, как и его герои в «Докторе Живаго»
Сталин умер 5 марта 1953 года. Я повторю: письмо Фадееву Пастернак пишет 14 марта 1953 года, через 9 дней после смерти тирана, у которого с Пастернаком были свои, особые отношения. Как- никак, переписывались и разговаривали по телефону, было даже такое, что вождь всех народов сам звонил ему.
Пастернак стремится, как можно скорее застолбить себе будущее в глазах сильных мира сего, поэтому он и торопился написать подхалимажное письмо Фадееву. Повторю, Фадеев, после смерти Сталина, немедленно написал в «Правде» статью о гуманизме Сталина. О гуманизме Сталина! Это когда же он проявлял свою гуманность? Логика Пастернака: Фадеев подписывал все репрессии против писателей - надо с ним дружить. К тому же, кто придет после Сталина? Сейчас надо срочно проявить полную свою советскость, полностью, вот и появляется письмо Фадееву.
Надо перед Фадеевым показать свою любовь и «величие», которое вызывал диктатор в его, Пастернака, душе и глазах. Потом некоторые русские интеллигенты будут говорить, что Пастернака интересовал образ Сталина. Это, конечно, прекрасно, но во время этого интереса Борис Леонидовича Пастернака продолжали тысячами и тысячами убивать людей.
Пока художник рисовал портрет крокодила, крокодил поедал живых людей, но художнику совершенно необходимо было поймать этот момент, когда человеческие кости хрустят на зубах крокодила. Это, оказывается, было в высших интересах истинного искусства.
Не верю, чтобы Сталин у кого-либо вызывал чувство величия. Впрочем, нет, у рабов своих мог вызывать Сталин это чувство величия. Пастернак и был его верным рабом. Иногда легонько взбрыкивал Пастернак, писал письмо Сталину, чтобы освободить Пунина, мужа Ахматовой. Сталин временно освободил мужа Ахматовой Пунина: нужно было немного помочь Пастернаку поддержать его образ небожителя. Будущая поэма Пастернака о нем, Сталине стоила многого. Сталин уже предвкушал особое существо своего собственного торжества, когда эта поэма выйдет. Это будет так же, как «Витязь в тигровой шкуре» Руставели – бессмертно.
Освободил Сталин Пунина, чтобы через короткое время вновь посадить. Пастернак знал, куда ветер дует. Дул в ту же сторону, что и Фадеев. Напомним о том, что говорил Фадеев о Пастернаке раньше. Об этом пишет Дмитрий Быков (стр. 458). Фадеев сказал о Пастернаке, что «он принадлежит прошлому, что Пастернак сугубый индивидуалист, массам непонятный и народом нелюбимый; что пора его взять в разработку…» Фадеев совсем не понимал игру, которую вел Сталин и Пастернак друг с другом. Отметим попутно, каков текст знаменитого советского писателя Фадеева: «взять в разработку». Вот сейчас представилась возможность Пастернаку быть вместе, как называет Пастернак Фадеева, с Сашей.
В письме он обратился к нему: «Дорогой Саша!» В письме он как бы говорил Фадееву: «мы с тобой, мы, все-таки писатели, все понимаем, мы с тобою вместе, одинаково скорбим о чем-то необозримом в своем величии, которое «сломало все границы человеческого бытия». Перед своей смертью, в пьяном состоянии Фадеев ходил по своему дому на улице Горького, теперь это, наверное, Тверская и извинялся за то, что он сделал в своей жизни. Его руки были по локоть в крови. Дмитрий Быков пишет и о другом, он пишет о том, что Пастернак думал повлиять через Фадеева на освобождение из заключения Ивинской, Тициана Табидзе в Туруханской ссылке и Али Эфрон, дочери Марины Цветаевой, которая боготворила Пастернака и ездила с ним по Парижу, покупая платья для его жены. Теперь он думает, как бы помочь Але. Оттого и пишет письмо Фадееву.
Все это выдумка Быкова. Быков помогает создать ложный образ Пастернака. В этом ему, конечно, помог сам Пастернак. Все это звучит весьма благородно и рисует образ Пастернака в определенном небесном свете. Конечно, заботиться о любимой женщине (Ивинской) вполне благородно. Вполне благородно заботится и о дочери другой своей возлюбленной (правда, только в письмах), дочери знаменитой русской поэтессы, Цветаевой. Но понятно, что никто не мог повлиять на Сталина, чтобы освободить кого-либо. Примеров тому множество. И это очевидно каждому.
Странно, однако, что, будучи в Париже и встречаясь с Мариной Цветаевой, он никак не предотвратил ее приезд в Москву. Задним числом легко зачисляться в благородные. Но вот в то время, когда Пастернак действительно мог помочь Цветаевой, он ничего не делает. Каким-то образом, самым секретным, мог бы предупредить Пастернак Цветаеву не возвращаться, но его собственная трусость преодолела все, всю его любовь к Цветаевой и благородство своего происхождения, и благородство, которым по определению, должен был бы обладать большой поэт. Трусость преодолела его собственное стремление всегда быть благородным и иметь незапятнанную репутацию.
Константин Симонов был послан после войны в Париж вернуть на сталинскую родину, привезти в Москву Нобелевского лауреата, классика русской литературы Ивана Бунина. Это был приказ Сталина. Если так прекрасно в Союзе на сталинской родине, почему же тогда великие люди (и не только великие) не хотят там жить? Симонов взял во Францию свою тогдашнюю жену актрису Серову. Симонову нужно было уговорить Бунина вернуться. Что он и делал. Он строго выполнял то, что ему приказывал Сталин или Поскребышев, правая рука Сталина. Серова, на кухне, пока что-то помогала готовить, успела шепнуть Бунину, чтобы ни в коем случае не возвращался бы. Сталин заманил Горького. Дал ему дворец Рябушинского на Малой Никитской, чтобы он там жил. Дал ему дачу другого бывшего российского магната – Саввы Морозова. Савва Тимофеевич Морозов построил эту дачу для своей возлюбленной, актрисы М.Ф. Андреевой. Андреева позже стала женой Горького. Сталин устраивал пьяные оргии на Малой Никитской, собирал писателей, восхваляя Горького. В итоге: Горький вернулся и, в конце концов, был отравлен Сталиным. Бунин был классическим антисоветчиком. Его вполне могла бы ждать та же участь.
Большие поэты обязаны быть благородными. Ан, нет. Еврей Пастернак, крещенный, возможно, только по своим внутренним убеждениям, как считает Быков (Зильбертруд), всегда прежде думал о себе, о своем благополучии и выживании. Имел право. Русско-советская интеллигенция и русско-советская культура стремилась втиснуть образ Пастернака в поэтическо-человеческую раму другого человека, человека непревзойденно высокого калибра, нежели на самом деле есть и было. Такого человека не существовало.
***
Горький стремился уехать из Советского Союза. В 36 году он уже все понимал. Теперь он бы уже не написал статью «Если враг не сдается, его уничтожают». Теперь он сам был тем врагом, который не сдавался. Он написал письмо Луи Арагону, что он, как медведь с кольцом в носу. Веревка от кольца находилась, конечно, в руках Сталина. Он просит Михаила Кольцова, корреспондента «Известий», передать, чтобы Андре Жид, как можно скорее бы, приехал в Москву, чтобы спасти его. Кольцов был политическим руководителем сталинской войны в Испании. У Хемингуэя он выведен, как Карков, в его знаменитом романе «По ком звонит колокол». Кольцов передает его просьбу Ромен Роллану и Луи Арагону. Женой Ромен Роллана была Марина Кудашева, агент нквд. Бывшая княжна Кудашева, она все передает органам. Женой Луи Арагона была агент нквд Эльза Триоле (Елизавета Каган), родная сестра Лили Брик. Живя во Франции, она написала, что она б...дь, любит хорошо одеваться и любит брильянты и что это она сделала Луи Арагона коммунистом. Писатель Исай Аркадьевич Рахтанов, семинар которого я тоже посещал, говорил мне, что отец Лили и Елизаветы (Эльзы) адвокат Каган, сделал выгодные партии своим дочерям, выдав Лилю за сына брильянтщика Брика, скупавшего брильянты на корню в Южной Африке, а вторую дочь, Елизавету - за сына французского брильянтщика Триоле. А Лиля Брик была в то врем возлюбленной командарма Примакова. Жили они тогда в Ленинграде. Лиля Брик была тоже агентом нквд.
У нее был знаменитый полупрозрачный черный пеньюар. Когда она его одевала на голое свое тело, никто уже устоять не мог. Ее междуножный треугольник был таинственно виден ее следующему возлюбленному. Лиля Брик рассказывала Андрею Вознесенскому интимные подробности своей жизни. Вместе с Бриком они запирали Володю (Владимира Маяковского) на кухне, а сами занимались в комнате любовью.
«Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал…» Эта прошлая ее страсть была обращена теперь, по-видимому, к Вознесенскому. Маяковский царапал дверь и плакал, скорее всего, после значительной степени алкогольного отравления. Любовь же за дверью продолжалась. Разница между Лилей Брик и Вознесенским была значительная: когда Андрей родился в 1933 году, ей было уже 42 года. Рассказывать поэту Вознесенскому интимные подробности своей жизни уже в старческом состоянии – весьма сомнительный ход. Помню, я с женой Анастасией сидел на чествовании Виктора Шкловского – его семидесятилетии в большом зале ЦДЛ, кто-то из президиума сказал: «В зале находится Лиля Брик». Все начали хлопать. Встала старушка – маленькая женщина, она сидела где-то в первых рядах. Она скромно раскланялась и, по-моему, была счастлива, что ее назвали. Ей было тогда уже за 70. Возможно, перед ней в это мгновенье пронеслась вся ее жизнь, которая казалась ей достойной. Это ей Владимир Маяковский посвятил свою лучшую поэму "Облако в штанах ", Она представлялась женщиной со множеством рук, которые вырастали из ее спины. Одними руками она ласкала тело своего возлюбленного, а другими всаживала в него многочисленные ножи. Вознесенский назвал ее монстром.
***
Командарм Примаков был отцом Евгения Примакова, известного постсоветского деятеля, курировавшего Ближний Восток и Сирию. Он покинул свою еврейскую жену и двухлетнего сына Евгения и стал любовником Лили Брик. Сталин убил командарма, а Евгений Примаков верно служил сталинской родине, как раз в тех же органах, которые убили его отца. О встрече с Кудашевой, когда из русской красавицы, которую все желали, она превратилась в старуху, у которой росли борода и усы, написал Носик. Он встречался с ней в Париже.
Сталин посылает Илью Эренбурга в Париж, сказать Андре Жиду, что советское правительство ожидает его приезд не раньше, чем 18 июня 1936 года. На этот день намечено-запланировано убийство Горького. У Сталина все по плану. Илья Эренбург выполнял особые и отдельные поручения Сталина. Это был его способ выживания. Думаю, что он не знал, что невольно содействовал убийству Горького: появись Андре Жид раньше на несколько дней, Горький мог бы остаться жить. Луи Арагон также стремится в Москву, к Горькому. Горький передал свою просьбу через тогдашнего корреспондента в Париже Михаила Кольцова. Эренбург позже опишет встречу Сталина и Кольцова, когда последний будет отозван из Испании. В своей книге «Люди, годы, жизнь», он напишет, что при встрече с Кольцовым, Сталин уже, когда встреча закончилась, перед самым его уходом, спросил: «У вас есть пистолет, товарищ Кольцов?» Кольцов ответил, что есть. Сталин продолжал: «А вы не хотите из него застрелиться?» В Испании он был Дон Мигуэль, сейчас он вернулся на родину и в Союзе он вновь стал Михаилом Кольцовым, и Сталин приготовил ему смертный конец. В Испании вместе с Фельдбиным-Орловым они готовили смертный конец многим другим людям. Теперь смертное окончание его жизни готовил Сталин. Наверное, говорил вождь с грузинским акцентом и сказал не «вы», а «ви». Встреча со Сталиным состоялась 14 мая, 1938 года. Кольцов сразу же поехал и рассказал об этом Илье Эренбургу. Ему, только что, вождь всех времен и народов объявил о его смертной казни. Что было делать? Делать было нечего, если ты сам не готов убить Сталина. Теперь Кольцов стал ждать своей смерти. Когда генерал Красной Армии Фельдман обнаружил главный документ, обличающий Сталина, как агента Охраны, он поставил в известность своих товарищей и, конечно, Тухачевского.
Случилось это так. Весть о предательстве Сталина еще в 1906 году, сейчас мгновенно, как огонь по лесному хворосту, разошлась и стала известна среди военачальников. Тухачевский отказывался быть главой заговора против Сталина. Фельдман говорил, что если они промедлят, их всех передушат, как цыплят. Так оно и произошло. Паукер регулярно тайно просматривал сейфы генералов и обнаружил в одном из них копию письма полковника Еремина, Начальника Специальной секции Охраны, в котором содержались сведения о работе Сталина осведомителем царской Охраны с 1906 года. Паукер сразу же побежал к Сталину, не понимая, что подписывает себе смертный приговор. Это письмо из досье Сталина, как он работал в Охранном отделении и есть причина уничтожения всего генералитета и командного состава Красной Армии. Советские всю советскую жизнь держали это в секрете. Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев - молчали. В этом была суть всех рабов Сталина: он был главным удавом, а они были кролики, ожидавшие своей смерти, преданно глядя ему в глаза. Поэтому Кольцов начал ждать своей смерти. Сталин помнил еще копию дневников Презента, который, хотя и был мелкой рыбешкой (секретарь журнала «Советское Строительство»), записывал в свой дневник, кто что говорил. В нем он рассказывал, как Кольцов, подсмеивался над Сталиным, когда тот жирными пальцами разрывал еще неоткрытые книги. Демьян Бедный говорил, что Сталин оставлял следы своих жирных пальцев на книгах из его библиотеки. Наверное, когда читал, ел шашлык по-карски из ресторана «Арагви»: большой кусок зажаренной баранины с жирком.
***
Ресторан «Арагви» знаменитое место. Там рассказывалось много тайн и звучало множество самых секретных разговоров, и все они тщательно записывались магнитофонами нквд. Сейчас у меня возникла мысль написать роман «Арагви» и поместить туда все истории, рассказанные там – получится сложная история жизни «подпольных жителей» Москвы.
Еще до вторжения советских танков в Чехословакию в 1968 году, приезжал в Москву друг Михаила Сергеевича Горбачева и Александра Михайловича Либермана один из известнейших деятелей знаменитой Пражской Весны, Млынар. Зденек Млынар учился в Московском Университете вместе с Мишей Горбачевым и Александром Либерманом в одной группе и жил в одной комнате с Мишей. Млынар приехал в Москву советоваться со своими друзьями - делать им в Чехословакии или не делать Пражскую Весну. Первым секретарем Чехословацкой коммунистической партии был тогда Дубчек. Либерман вместе с Млынаром пошли в знаменитый ресторан на Советской площади, «Арагви». Либерман советовал ничего не делать – получится так же, как в Венгрии: все задавят. Млынар сказал Либерману: «А почему же Миша сказал, что надо делать?». Либерман добавил, что Миша был умнее – пошли разговаривать с Млынаром, когда он приехал к нему в Ставрополь, в степь. Я сказал Либерману: «А почему же Вы сами пошли в «Арагви»? Там под каждым столом по три магнитофона стоит». Либерман вдруг обратился ко мне: «А теперь вы скажите мне, почему же Юлиан Семенов написал в своей книге (тут он назвал книгу, название которой я запамятовал), что Андропову о пражской весне» рассказал Горбачев?»
. Константин Симонов был послан после войны в Париж вернуть на сталинскую родину, привезти в Москву Нобелевского лауреата, классика русской литературы Ивана Бунина. Это был приказ Сталина. Если так прекрасно в Союзе на сталинской родине, почему же тогда великие люди (и не только великие) не хотят там жить? Симонов взял во Францию свою тогдашнюю жену актрису Серову. Симонову нужно было уговорить Бунина вернуться. Что он и делал. Он строго выполнял то, что ему приказывал Сталин или Поскребышев, правая рука Сталина. Серова, на кухне, пока что-то помогала готовить, успела шепнуть Бунину, чтобы ни в коем случае не возвращался бы. Сталин заманил Горького. Дал ему дворец Рябушинского на Малой Никитской, чтобы он там жил. Дал ему дачу другого бывшего российского магната – Саввы Морозова. Савва Тимофеевич Морозов построил эту дачу для своей возлюбленной, актрисы М.Ф. Андреевой. Андреева позже стала женой Горького. Сталин устраивал пьяные оргии на Малой Никитской, собирал писателей, восхваляя Горького. В итоге: Горький вернулся и, в конце концов, был отравлен Сталиным. Бунин был классическим антисоветчиком. Его вполне могла бы ждать та же участь.
Большие поэты обязаны быть благородными. Ан, нет. Еврей Пастернак, крещенный, возможно, только по своим внутренним убеждениям, как считает Быков (Зильбертруд), всегда прежде думал о себе, о своем благополучии и выживании. Имел право. Русско-советская интеллигенция и русско-советская культура стремилась втиснуть образ Пастернака в поэтическо-человеческую раму другого человека, человека непревзойденно высокого калибра, нежели на самом деле есть и было. Такого человека не существовало.
***
Горький стремился уехать из Советского Союза. В 36 году он уже все понимал. Теперь он бы уже не написал статью «Если враг не сдается, его уничтожают». Теперь он сам был тем врагом, который не сдавался. Он написал письмо Луи Арагону, что он, как медведь с кольцом в носу. Веревка от кольца находилась, конечно, в руках Сталина. Он просит Михаила Кольцова, корреспондента «Известий», передать, чтобы Андре Жид, как можно скорее бы, приехал в Москву, чтобы спасти его. Кольцов был политическим руководителем сталинской войны в Испании. У Хемингуэя он выведен, как Карков, в его знаменитом романе «По ком звонит колокол». Кольцов передает его просьбу Ромен Роллану и Луи Арагону. Женой Ромен Роллана была Марина Кудашева, агент нквд. Бывшая княжна Кудашева, она все передает органам. Женой Луи Арагона была агент нквд Эльза Триоле (Елизавета Каган), родная сестра Лили Брик. Живя во Франции, она написала, что она б...дь, любит хорошо одеваться и любит брильянты и что это она сделала Луи Арагона коммунистом. Писатель Исай Аркадьевич Рахтанов, семинар которого я тоже посещал, говорил мне, что отец Лили и Елизаветы (Эльзы) адвокат Каган, сделал выгодные партии своим дочерям, выдав Лилю за сына брильянтщика Брика, скупавшего брильянты на корню в Южной Африке, а вторую дочь, Елизавету - за сына французского брильянтщика Триоле. А Лиля Брик была в то время возлюбленной командарма Примакова. Жили они тогда в Ленинграде. Лиля Брик была тоже агентом нквд.
У нее был знаменитый полупрозрачный черный пеньюар. Когда она его одевала на голое свое тело, никто уже устоять не мог. Ее междуножный треугольник был таинственно виден ее следующему возлюбленному. Лиля Брик рассказывала Андрею Вознесенскому интимные подробности своей жизни. Вместе с Бриком они запирали Володю (Владимира Маяковского) на кухне, а сами занимались в комнате любовью.
«Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал…» Эта прошлая ее страсть была обращена теперь, по-видимому, к Вознесенскому. Маяковский царапал дверь и плакал, скорее всего, после значительной степени алкогольного отравления. Любовь же за дверью продолжалась. Разница между Лилей Брик и Вознесенским была значительная: когда Андрей родился в 1933 году, ей было уже 42 года. Рассказывать поэту Вознесенскому интимные подробности своей жизни уже в старческом состоянии – весьма сомнительный ход. Помню, я с женой Анастасией сидел на чествовании Виктора Шкловского – его семидесятилетии в большом зале ЦДЛ, кто-то из президиума сказал: «В зале находится Лиля Брик». Все начали хлопать. Встала старушка – маленькая женщина, она сидела где-то в первых рядах. Она скромно раскланялась и, по-моему, была счастлива, что ее назвали. Ей было тогда уже за 70. Возможно, перед ней в это мгновенье пронеслась вся ее жизнь, которая казалась ей достойной. Это ей Владимир Маяковский посвятил свою лучшую поэму "Облако в штанах ", Она представлялась женщиной со множеством рук, которые вырастали из ее спины. Одними руками она ласкала тело своего возлюбленного, а другими всаживала в него многочисленные ножи. Вознесенский назвал ее монстром.
Продолжение следует.
