Будни советской власти

Яков Свердлов

Контроперация «Испанка»

16 марта 1919 года в своей квартире в Кремле скончался – официально от «испанки», то есть гриппа, – председатель Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) РСФСР Яков Свердлов. Уинстону Черчиллю приписывают высказывание о том, что кремлёвская политика – это как схватка бульдогов под ковром: ничего не видно, но время от времени наружу выкидывают очередной труп. В марте 1919 года так оно и было.

Возглавляя ВЦИК, Свердлов, по сути, являлся главой государства. ВЦИК совмещал в себе функции высшего законодательного, распорядительного и контролирующего органа государственной власти. Попутно Яков Михайлович полностью держал в своих руках и другой инструмент, не менее интересный – Секретариат ЦК большевистской партии. Посредством которого, как не дадут соврать те же справочники, «непосредственно руководил» военными организациями партии и местными парторганизациями, то есть партийной работой и, самое главное, партийными кадрами. И на момент своей смерти тов. Свердлов значился ещё и председателем Секретариата ЦК РКП(б). А вот заведующим аппаратом ЦК (а также и секретарём ЦК в Москве) была некая Клавдия Тимофеевна Новгородцева, она же – руководитель Общего отдела ЦК РКП(б). Для справки: тов. Новгородцева К.Т., по совместительству также ещё и супруга тов. Свердлова – такой вот партийно-семейный подряд. Поистине фантастическая концентрация власти. (Кстати, удивительно, но Клавдия Тимофеевна ни тогда, ни после не была репрессирована и спокойно встретила старость.) И вот этого гиганта власти, отца партийного аппарата, создателя советской номенклатуры и особы, приближённой к Ленину (в качестве соправителя), вдруг тихо выносят из Кремля в самом расцвете сил, замуровывая в кремлёвскую же стенку – без положенного патологоанатомического исследования.

Историками зафиксировано несколько вполне конкретных и довольно умело организованных Свердловым попыток «подвинуть» Ильича. Как справедливо заметил историк Виктор Тополянский, «вереница экстраординарных происшествий, начиная с покушения на вождя 30 августа 1918 года и кончая скоропалительной кадровой перетасовкой в марте 1919 года, неумолимо подводила Ленина к мысли «о комплоте, созревшем в его окружении». Ильич, сам съевший собаку на подковёрных интригах (против соратников-конкурентов), прекрасно понимал, кто тянет из-под него табурет, падение с которого будет летальным. И мастерски сыграл на опережение. Устранение своего опаснейшего конкурента Ленин готовил тщательно, виртуозно выбрав наиболее подходящий момент: середина марта 1919-го. Убрать Свердлова раньше не вышло бы: времени требовал подбор «специально обученных» и верных людей для этой внутрипартийной «спецоперации», сбор информации о делишках фигуранта, её документирование. И, главное, невидимая работа по изоляции амбициозного соперника: Свердлова удалось лишить основного союзника-тяжеловеса – сговориться с Троцким, склонив наркомвоенмора и предреввоенсовета на свою сторону неприкрытым шантажом. А также платой – в виде обещания защитить от планируемой «военной оппозицией» на VIII съезде РКП(б) погромной атаки против Троцкого.

Кстати, до самого съезда (открывался 18 марта) тянуть с устранением Якова Михайловича было нельзя: тот тоже не сидел сложа руки, подготовив, по образному выражению историка Сергея Войтикова, «искуснейший капкан вождю мирового пролетариата к VIII съезду РКП(б)». Что именно за «капкан», уже вряд ли можно установить детально. Вряд ли очередная Фанни Каплан из загашника, но что совершенно точно – аппаратная интрига с использованием компромата. Благо материалов для шантажа Ленина у председателя ВЦИК было предостаточно: для выкручивания рук «вождю мирового пролетариата» Свердлову с лихвой хватило бы одной лишь «немецкой темы», германских денег Ленина и его турпоездки в «пломбированном вагоне».

И ведь уже пробовал выкрутить, это факт! По свидетельству бывшего жандармского генерала Александра Спиридовича (одного из самых информированых знатоков нутра большевистской партии), в 20-х числах октября 1918 года под председательством Свердлова состоялось необычное заседание ВЦИК. На котором Ильича железной пролетарской хваткой слегка взяли за самые нежные места, поставив на обсуждение ту самую склизкую тему немецких денег! И ведь неслабо взяли, раз Ленин вынужден был признать вслух: «Меня часто обвиняют в том, что я нашу революцию произвёл на немецкие деньги; я этого не оспаривал и не оспариваю, но зато на русские деньги я сделаю такую же революцию в Германии». Стоит ли говорить, что без умелой режиссуры председателя ВЦИК эта постановка вообще никогда не состоялась бы. Ещё одного такого спектакля – уже на партийном съезде, можно было и не пережить. Договориться по-хорошему с ретивым Яшей, ощущавшим себя в полушаге от единоличной диктатуры, было уже нельзя, так что кого-то из этой сладкой парочки пришла пора кидать за борт галеры…

Вопрос решился не в пользу тов. Свердлова к 9 марта. Благо сам фигурант, уверовав в действенность принятых им аппаратных мер, неосмотрительно выпустил бразды из рук на слишком большой срок, проведя значительную часть первых месяцев 1919 года вдали от Москвы. В январе совершил вояж во временно ставшую советской Латвию, затем, после краткого заезда в Москву, отправился в Минск – на I съезд Советов Белоруссии, после Минска завернул во временно советский Вильно. В конце февраля председатель ВЦИК совершил новое турне: в Харьков, на III съезд компартии Украины и III Всеукраинский съезд Советов. Само собой, его основной задачей были вовсе не пылкие выступления, а скрытая от сторонних глаз аппаратная работа по отбору своих людишек на предстоящий партсъезд. Вернулся он в Москву 8 марта и… оказался не у дел – после крепкого разговора «по душам» с товарищами. После 9 марта председателя ВЦИК на службе никто уже не видел. По официальной версии, он заболел заразной «испанкой» и 16 марта скончался – по случайности, аккурат на руках у вдруг навестившего его Ильича.

Как конкретно «поговорил» с председателем ВЦИК узкий круг ограниченных партайгеноссе, можно лишь догадываться. Но несомненно, что такая «тёплая» беседа состоялась: в форме типичного партийного суда – аналогичного тем, которые партийцы устраивали до 1917-го, освобождая свои ряды от так называемых провокаторов. Реконструировать ту сцену можно чисто условно и весьма вольно. Очевидно, что разговор по душам происходил в кабинете Свердлова и, помимо собственно него и Ленина, там присутствовало ещё по крайней мере три человека. Совершенно точно одним из них был Иосиф Сталин, вторым, скорее всего, председатель ВСНХ Алексей Рыков. О кандидатуре третьего можно гадать: может, Михаил Калинин, которого Ленин уже наметил в преемники Свердлова, а может, ещё кто – физически покрепче, потому как разговор шёл не просто на повышенных тонах, а, как бы сказать поделикатнее, с применением рукоприкладства.

Товарищи по партии предъявили Свердлову обвинения вполне конкретные, выложив обширный список его «шуточек». Проще говоря, ему инкриминировали много чего интересного: попытку ниспровергнуть существующую власть с её «коллегиальным руководством» и установить свою личную власть, присвоение себе права вещать и распоряжаться от имени всей партии, игнорирование решений ЦК и, в конце концов, наглую ложь товарищам по партии. Оправдаться перед лицом этих самых своих «товарищей» Свердлов, видимо, не смог – потом это и назовут «испанкой». На съезде же Ленин скажет, что Свердлов сосредоточил в своих руках слишком много власти, и потому посты его будут распределены между группой товарищей, чтобы избежать такой концентрации. А у руля собственно партаппарата вождь поставил уже товарища проверенного, лично преданного и надёжного, как сталь. Но это уже другая история, а потому и её финал – тоже иной…

Пуля для Вальтера

10 февраля 1941 года, в понедельник, в вашингтонском отеле Bellevue, что в трёх кварталах от Капитолия – в здании 15 на Е-стрит, Северо-западный район, – около 9 часов 30 минут горничная открыла номер 532 для приборки. Увидев, что постоялец одетый лежит на кровати, она спросила, когда можно зайти. Не дождавшись ответа, подошла и увидела окровавленную голову постояльца. Для вскоре прибывших полицейских обстоятельства смерти седого худощавого джентльмена казались ясны: пуля 38-го калибра вошла в правый висок, насквозь пробив череп – её извлекли из стены. Рядом с убитым – пистолет (иногда пишут «револьвер», но, по бумагам ФБР, это пистолет Savage 1917, патрон калибра .380). На столе три записки – вроде бы предсмертные: на русском, немецком и английском языках. В кармане пиджака – удостоверение на имя Самуила Гинзберга, хотя зарегистрировался он под именем Уолтер Пореф. Записка на английском была адресована известному нью-йоркскому адвокату и основателю Социал-демократической партии США Луису Уолдмену (Louis Waldman). Когда полиция известила его о смерти клиента, тот сообщил: это Вальтер Кривицкий, в прошлом – руководитель агентурной сети советской военной разведки в Европе. Его настоящее имя – Самуил Гинзберг, уроженец австро-венгерской Галиции.

Как писал в своей книге сам Кривицкий, «в 13 лет я присоединился к движению рабочего класса», и в 1917 году «большевистская революция казалась мне абсолютно единственным путём покончить с нищетой, неравенством и несправедливостью». В 1919 году он вступает в партию большевиков и берёт псевдоним Вальтер Кривицкий. Тогда же началась и его работа в советской военной разведке: он выполняет задания в тылу белых и польских войск. После Гражданской войны отправлен на специальные курсы Военной академии РККА, затем командировки в Германию, Францию, Голландию, Швейцарию, Австрию, Венгрию, Италию, работа в центральном аппарате Разведупра РККА. К середине 1930-х годов он уже руководитель агентурной сети Разведупра в Европе. И на этой ниве проявил себя успешно. Свидетельством тому карьерный рост и награды. В 1928 году РВС СССР наградил его именным оружием с надписью «Стойкому защитнику пролетарской революции – от Реввоенсовета Советского Союза». Три года спустя ЦИК СССР «за боевые заслуги, выдающуюся личную инициативу и безграничную преданность интересам пролетариата, проявленные в исключительно трудных и опасных условиях» (так записано в протоколе заседания Президиума ЦИК СССР №558 от 27 января 1931 года), наградил Кривицкого Вальтера Германовича орденом Красного Знамени. Позже Кривицкого представили к ордену Ленина, который получить ему было уже не суждено: осенью 1937 года он стал невозвращенцем.

Решение не возвращаться и открыто выступить против Сталина он принял по идейным соображениям, а вовсе не из шкурных побуждений – как, например, Генрих Люшков или Александр Орлов, вполне успешные бюрократы-каратели, сделавшие свою карьеру на крови. «Я наблюдал, как Сталин поднялся к безраздельной власти, – писал Кривицкий в предисловии к своей книге. – …Но, как многие другие, я успокаивал себя мыслью, что, каковы бы ни были ошибки руководства, Советский Союз креп и продолжал быть надеждой всего человечества. …В 1933 году, когда миллионы русских людей умирали от голода, я понимал, что это результат безжалостной сталинской политики». Но ведь «Сталин был врагом Гитлера, и поэтому я продолжал служить Сталину. …Фашизм надвигался отовсюду. Кругом одерживали верх силы реакции. И я продолжал работать на Советский Союз, то есть на Сталина».

А затем настал смертный час и для советской военной разведки: во главе её поставили профессиональных карателей с Лубянки, под чекистскую длань попала и агентурная сеть военной разведки, которую многие годы своим потом и кровью выстраивали «люди Берзина»; профессионалов «укрепили» полуобразованной чекистской гопотой в сапогах, затем пошла вакханалия тотального истребления военных разведчиков. Последние иллюзии разрушило страстное желание Сталина «закорешить» с Гитлером. В декабре 1936 года Кривицкий получил из Москвы категорический приказ прекратить ведение разведывательной работы в Германии, заморозив всю агентурную разведсеть. Тогда же личный представитель Сталина Давид Канделаки вступил в секретные переговоры с окружением Гитлера и в марте 1937 года привёз в Москву первый проект секретного соглашения между диктаторами… «Служа в разведке, – пишет Кривицкий, – я мог наблюдать тогда же, как Сталин протянул руку для тайного сотрудничества с Гитлером», с 1934 года упорствует в своих тайных попытках сговориться с ним, ведя «себя как настойчивый проситель, которого не смущают категорические отказы». Вся его международная политика «представляла собой серию манёвров, рассчитанных на то, чтобы занять удобную позицию для заключения сделки с Гитлером».

В июле 1937 года Кривицкий получил от Сталина своё последнее задание: «От меня требовалось доказать свою лояльность тем, что я должен был доставить ему на расправу своего товарища. Я отказался это сделать, решив, что больше работать на Сталина не буду». Речь идёт о приказе принять участие в ликвидации его старинного друга и товарища – разведчика-нелегала Игнатия Рейсса, ранее открыто выступившего во французской печати с обличением Сталина. Вскоре Кривицкий получил новый приказ, а по сути, приглашение на собственную казнь: прибыть в Гавр для отплытия в СССР на советском судне. Но Кривицкий с семьёй выехал из Гааги, где была его штаб-квартира, в Париж, запросив французские власти об убежище. Но оставаться во Франции было чересчур опасно: слишком легко туда могла дотянуться рука Сталина. И в конце 1938 года семья Кривицкого перебирается в США. Там в 1939 году выходит его книга «В сталинской секретной службе», вскоре переизданная в Англии и во Франции под названием «Я был агентом Сталина». Читателей особо задели откровения о том, как Сталин организовал подделку американских долларов и налаживал тайные связи с Гитлером… А в январе 1941 года старые знакомые передали Кривицкому весточку: ликвидаторы вышли на его след. Кривицкий предупредил адвоката и озаботился оружием. Как показали его друзья, в субботу, 8 февраля 1941 года в городке Шарлотсвилл штата Вирджиния – в этом штате не требовалось разрешения на покупку оружия – он купил пистолет и патроны к нему, с разрывными (экспансивными) пулями. В тот же день уехал в Вашингтон…

Случившееся в отеле выглядело самоубийством, но вскоре делом заинтересовался сам Джон Эдгар Гувер, директор ФБР. И выяснилось много интересного. Например, что на пистолете нет ни одного отпечатка пальцев Кривицкого, а сам пистолет зарегистрирован на некоего Фрэнка Маккорта, проживающего аж в Голливуде. Куда тогда делся тот, что купил сам Кривицкий? Вот и патроны он купил с разрывными пулями, но из стены извлекли обычную. Выстрела из пистолета 38-го калибра в отеле не слышал никто – ни многочисленные постояльцы, ни персонал. Но глушителя на оружии не было, а стены и перегородки гостиницы были столь тонкие, что постояльцы часто жаловались на шум и храп в соседних номерах. Смерть Кривицкого наступила глубокой ночью, между тремя и четырьмя часами: неужто в отеле, ехидно вопрошали репортёры, все в одночасье наглотались снотворного или напились до потери пульса?!

Часть обширного досье ФБР по делу Кривицкого ныне рассекречена и доступна, но современные российские исследователи его напрочь игнорируют: не потому ли, что оно камня на камне не оставляет от столь приятной им версии самоубийства? Из этого же досье следует, что, отыскивая убийц Кривицкого, Гувер рассчитывал раскрыть сеть советских агентов, внедрённых в США, и немало преуспел в этом. Предполагаемого убийцу Кривицкого тоже вычислили: полагают, это некий голландец Ганс Брюссе, ранее работавший вместе с Кривицким в Гааге. Впрочем, может, это оперативный псевдоним, да сам он вовсе не голландец? Но на этот вопрос, да и на многие другие доступные документы в ФБР ответа не дают.

A>Владимир Воронов