Philadelphia New Jersey Baltimore Washington, D.C.
Vital Connections.Inc
215-354-0844
Vc.inc@aol.com
1051 County Line Rd., Unit 112, Huntingdon Valley, PA 19006

Истории от Бориса Акунина

Леди Монтегю

... Сегодня расскажу о Настоящей Умной Женщине.

Ум, как известно, бывает разного калибра и профиля: практический, научный, творческий, смекалистый, «женский», поведенческий, психологический и так далее. Но, думаю, самый главный тип ума – тот, который позволяет человеку правильно относиться к жизни.

Люди нередко влюбляются в кого-то с одного взгляда. Мы, литераторы, способны влюбиться с одной фразы. Так со мной и произошло. Я влюбился в леди Монтегю, когда работал над книгой «Писатель и самоубийство» - именно что с одной фразы. Нет, не беспокойтесь, эта дама не совершила самоубийство, для этого она была слишком умна.

Мэри была дочерью графа Пирпонта, появилась на свет в 1689 году. Почти всё детство провела в библиотеке отцовского замка – там было одно из богатейших книжных собраний Англии. Но в книжного червя или, как говорили в более поздние времена, в «синий чулок» Мэри не превратилась. У книг она научилась главному – самостоятельно думать. В юном возрасте она оказалась в ситуации, довольно обычной для девицы той поры: полюбила одного, а отец собирался выдать ее за другого. При этом с избранником сердца соединиться по какой-то причине было никак нельзя. Мэри решила эту тягостную коллизию с недевичьей мудростью: раз счастья нет, пусть будет покой и воля. Сама выбрала человека, которого могла уважать и который при этом обещал не ограничивать ее свободы, сбежала с ним и вышла замуж без отцовского разрешения.

Сэр Уолтер Монтегю тоже был человеком умным, занимал видные государственные должности, и его жена стала украшением лондонского света. В нее влюблялись, пересказывали из уст в уста ее остроты, почитали за честь вести с ней переписку. Бедный Александр Поуп, великий поэт, по уши влюбился в Мэри (очевидно, как и я, после какой-нибудь удачной фразы). Пылко признался в своих чувствах, а красавица, не дослушав, покатилась со смеху – и заработала себе врага на всю жизнь.

В двадцатишестилетнем возрасте на Мэри обрушилась страшная для молодой женщины, а особенно красавицы, беда: оспа, лечить которую европейская медицина совершенно не умела. Леди Монтегю выжила, но всё ее лицо покрылось язвами, знаменитые ресницы выпали. Тогда она перестала появляться в свете и заставила восхищаться собой на расстоянии. По ее настоянию муж добился должности посланника при дворе султана. В Константинополе Мэри выучила язык и обычаи, впервые исследовала жизнь гарема – и издала «Турецкие письма», которыми зачитывалась вся Европа. Кроме того она изучила восточную методику вакцинации оспы.

Теперь можно было и вернуться. В Англии началась очередная эпидемия, и леди Монтегю вступила с нею в борьбу. Начала с того, что вакцинировала свою трехлетнюю дочку. Потом предложила провести эксперимент над семью приговоренными к смерти преступниками в обмен на обещание помилования. Они выжили и были отпущены на свободу. Затем тот же опыт был проделан над шестью сиротками из приюта (все равно дети там мерли, как мухи). Сиротки тоже выжили. Тут уж король повелел подвергнуть спасительной процедуре собственных внуков, страна поверила в эффективность лечения, и эпидемия была побеждена.

К пятидесяти годам леди Монтегю решила, что отныне она вступает в возраст полной свободы и больше не будет считаться с условностями. Она разошлась с мужем (сохранив с ним чудесные отношения) и стала жить в свое удовольствие. Путешествовала, общалась только с людьми, которые ей были интересны. В биографии Льюиса Кроненбергера сказано: «Она ненавидела зануд, от которых бегала, и ненавидела дураков, с которыми ссорилась». Надо сказать, что о женщинах леди Монтегю была невысокого мнения, предпочитала общество мужчин, что неудивительно, если учесть тогдашний уровень обычного женского образования. «Я рада, что я женщина, - говорила Мэри, - благодаря этому мне не придется обзаводиться женой». Нас, беллетристов, эта дама тоже не любила. «Сочинители романов, - говорила она, - наносят читателям двойной ущерб: воруют у них деньги и время».

Жить леди Монтегю предпочитала в сладостной Италии, а на родину вернулась, только когда почувствовала, что пора умирать – в почтенном для той эпохи 73-летнем возрасте. На исходе жизни Мэри как-то призналась, что не заглядывала в зеркало последние одиннадцать лет. Ну не умница?

«Человек, не умеющий быть довольным собой, вообще никогда и ничем не будет доволен».

А теперь – фраза, с которой началась моя любовь к леди Монтегю.

Находясь на смертном одре, она сказала (это были ее последние слова): «Всё это было очень интересно». Вот это и называется правильным отношением к жизни.

О стервозности кармы

Когда-то я уже писал ... о том, как меня возмущает черный юмор судьбы, играющей с человеком в кошки-мышки: то прижмет когтистой лапой, то вроде бы отпустит и даст побегать, но в конце обязательно сделает цап-царап, да иногда еще с особым цинизмом.

Есть люди, вся жизнь которых – сплошное сальто-мортале. Расскажу про одного из них. Он принадлежал к прекрасной - или опасной (в зависимости от точки зрения) породе молодых бунтарей, которая в России не переводится: пассионарный борец с несправедливостью. На рубеже ХХ века они повалили в боевики и террористы. Виновата, как обычно в подобных случаях, была власть. На усиление общественного протеста она реагировала неадекватно, особенно нервно относясь к студенческому движению. К исходу XIX столетия террор, казалось, ушел в прошлое, тогдашнее «гражданское общество» училось бороться с самодержавием не бомбами и пулями, а словом. Но тут в правительственных кругах взяла верх партия «закручивания гаек». Политически активных студентов стали выгонять из учебных заведений, отправлять в ссылку «в административном порядке» (то есть без суда и следствия). Кто-то ушел в подполье, кто-то сбежал от ареста за рубеж. Среди последних был и 25-летний Карпович, исключенный из Юрьевского университета за противоправительственную агитацию.

Зимой 1900 года министр просвещения Боголепов подписал приказ, по которому 183 студента Киевского университета были не только отчислены, но и отданы в солдаты. Эта идиотская мера подняла всю оппозиционную Россию на дыбы. Терпение кончилось. В студенческих кружках и ячейках заговорили о возмездии. Травоядных либералов больше никто не слушал. Тон стали задавать молодые и горячие проповедники «добра с кулаками». Именно с боголеповского приказа, не столь уж кровожадного по меркам более поздних времен, и началась эпоха большого революционного террора, в конце концов, приведшая к революции.

Бывший студент Карпович, который томился в Берлине от бездействия и мечтал о Самопожертвовании во Имя Великого Дела, немедленно выехал в Россию. Теперь он знал, что нужно делать. Четыре дня спустя он вошел в приемную министра - якобы подать прошение, и выстрелил в Боголепова, смертельно ранил. Бежать убийца не пытался, он торжественно сдался безо всякого сопротивления. Самое печальное, что большинство передовых людей страны, в том числе, и травоядные либералы, отнеслись к Карповичу как к герою. Эти рукоплескания вскружили тогда голову многим юным брутам, которые вскоре ринутся вступать в «боевые группы».

За терроризм Карпович должен был предстать перед военным судом, который, безусловно, приговорил бы преступника к виселице. Он был готов, даже мечтал о такой героической участи. Но правительство побоялось еще больше обострять ситуацию, и дело передали в суд гражданский, в юрисдикции которого смертная казнь отсутствовала. Так судьба провела Карповича в первый раз: он жаждал красивой смерти, а вместо этого получил ненужный подарок - жизнь. Правда, приговор скорее выглядел как замена быстрой смерти на медленную: 20 лет каторги мало кто выдерживал, а Карповича гноили даже не на каторжных работах, а в казематах зловещего Шлиссельбурга. Потом перевели в еще более страшный Акатуй. Казалось, он обречен, и судьба его все-таки слопает, только сначала помучает.

Однако пришел 1905 год с октябрьским манифестом и амнистиями. В 1907 году, отсидев за убийство министра всего шесть лет, Карпович был выпущен на поселение. Конечно, тут же сбежал и вскоре уже был за границей. Но герою-революционеру очень хотелось пожертвовать собой. Он вступил в легендарную «Боевую организацию эсеров», готовившую покушения против «сатрапов», и стал самым активным помощником великого, ужасного, тщательно законспирированного руководителя Б.О.

В то время эсеры собирались убить самого царя. Карпович просил обожаемого руководителя доверить подвиг ему, ибо нет ничего прекрасней столь возвышенной гибели. Обожаемый руководитель обещал, лишь просил набраться терпения. Звали этого человека Азеф. Когда поползли слухи, что Азеф – агент Охранки, пылкий Карпович грозился застрелить всякого, кто посмеет порочить это славное имя. Когда Азеф скрылся, Карпович поклялся теперь уже застрелить подлого предателя и застрелиться сам – смыть кровью вину перед товарищами. Не нашел. Не застрелил. Не застрелился. Судьба упорно отказывала пассионарию в пассионарной смерти.

Тогда он разочаровался в революции и революционерах. Отошел от политики, потух, приготовился прожить долгую, скучную, обыкновенную жизнь. Поселился в Лондоне, событиями на родине не интересовался. Научился ремеслу массажиста, тем и существовал. Бывшие товарищи по борьбе говорили: «опустился».

Но грянула Февральская революция, и пламень снова вспыхнул в его груди. «В Россию, в Россию!» - восклицал он», - пишет в мемуарах Вера Фигнер. И, верно, мерещились воскресшему к жизни и борьбе революционеру бои, баррикады, а в конце непременно героическая гибель с красным знаменем в руках. Вместе с еще одним эмигрантом, эсером И. Яковлевым, он сел на корабль, чтобы переправиться из Англии в Норвегию. Но 13 апреля 1917 года германская подводная лодка – цап-царап! – отправила пароход «Зара» торпедой на дно.

Тут напоследок была еще одна, особенно изуверская пакость. Карповичу с Яковлевым повезло – они успели добраться до шлюпок, только сели в разные лодки. Но та, в которой оказался герой моего рассказа, уже считавший себя спасенным, вдруг перевернулась. Людей с нее водоворотом засосало в пучину.

«Шиш тебе, а не героическая гибель», - промурлыкала тонущему Карповичу судьба.

Ну не стерва?

Ваши комментарии